– Я за тебя, дочь, любому глотку перегрызу. И насрать мне, сколько тебе лет и что ты возомнила себя самостоятельной. Для меня ты была малышкой, ею есть и останешься навсегда. Моей дочкой. Понимаешь вообще, что значишь для меня? Ты – самое дорогое, что у меня есть. Если тебя тронет какая-то падаль, я себя никогда не прощу, Лерка. А он тронет, если еще не тронул. Ты ж не скажешь, ты ж гордая у меня. Мне насрать на Хаджиевых и иже с ними, если речь идёт о тебе. Да и поздно уже менять решение. Я уже отправил ребят по душу этого урода. Можешь начинать ненавидеть своего непутёвого, криминального отца, – отодвинув меня в сторону, сделал ещё шаг, а я вцепилась в его локоть питбулевской хваткой.

– Стой, ты что? Пап, ты рехнулся, что ли?! Зачем, блин?! Немедленно звони своим этим своим придуркам и скажи, пусть прекращают! Пап, нельзя так! Нельзя, слышишь? Нельзя людей убивать! Даже если они мудаки и не нравятся тебе! Пап, прошу! Вспомни маму! Вспомни! Ты сейчас поступаешь со мной так же! – тут я использовала запрещённый приём, и отца тут же болью накрыло.

Мы оба помнили тот день, когда мама собрала свои и мои вещи и хотела уйти. Уж не знаю, что послужило тому причиной: очередная поездка в каталажку или разборки рядом с домом… Отец тогда запер её в комнате и не отпустил нас. Так же, как сейчас поступал со мной. И чем его упрямство и эгоизм закончились мы помнили тоже.

– Именно поэтому ты не выйдешь отсюда, пока все не закончится. Я не могу потерять еще и тебя.

Дверь распахнулась, показалась широкая харя безопасника. Отец вырвал свою руку из моих и вышел, а следом щёлкнул замок, напоминая мне о юношеских, шальных годах.

Я присела на кровать, сильно прикусила щеку изнутри. Телефона у меня нет, на окнах решетки. И как теперь быть? А там, где-то, возможно, уже убит Шамиль и семейка Хаджиевых несётся на всех парах, чтобы отомстить отцу.

Сказка на ночь – лучше не придумаешь.

Спать я не собиралась, как и проглатывать отцовские приказы. Не стану ждать, пока с ним что-то случится. Зачем вообще мне эти его клубы, фирмы и прочее дерьмо, если не будет его? Со всем этим не справлюсь, да и не хотела я никогда бизнес вумен быть.

И тут меня прострелило, будто болью в пояснице… А ведь Шамилю выгодно убрать моего отца, а потом и меня заставить подписать всё, что ему там нужно. Вздрогнула от собственной неприятной мысли. То сообщение, что он написал перед тем, как отец велел своим шкафам спеленать меня под белы рученьки и утащить в высокую башню…

«Когда сука срывается с цепи, её отлавливают и наказывают.»

На Шамиля это не похоже. Не потому, что по-хамски написано, нет. Он бы, может, и похуже завернул, но мне кажется, отреагировал бы на мою встречу с отцом иначе. Да и телефон у меня его есть, а этот вот не определился. Странно всё. Странно, но ладно. Для начала нужно выбраться отсюда.

Не то чтобы я не любила отцовский дом, здесь много приятных (и не очень), воспоминаний. Но сидя под замком, проблему не решить. А эти двое, похоже, настроены серьёзно. Вот же мужики. Потом меня ещё все спрашивают, отчего я замуж не тороплюсь. Зачем мне ребёнок-переросток с раздутым эго и отчаянным желанием играть в войнушки?

Выбраться в окно, сквозь решётки я пробовала ещё в юности. Тогда и зад был поменьше и смелости побольше – всё равно не вышло. Сейчас и пытаться не стану. А вот если дождаться ночи и попытаться обсудить сие дело с охранником, что припарковался там за дверью, можно что-нибудь решить. Не зря же я адвокат в конце-то концов.

До болтовни с безопасником дело не дошло. В другом крыле дома послышался выстрел. Один. А затем и второй. Почти одновременнно.

И тишина. Звенящая, пустая тишина. Я на минуту глохну. Не от выстрела. От страха. Там, откуда донесся выстрел – комната Короля.

Сердце рухнуло вниз. Сжалось больно-больно, как тогда, когда я мамочку увидела… И я, не отдавая себе отчета в действиях бросилась на дверь.

– Папа! Пап! Откройте! Что происходит! – лупила кулаками по твёрдой поверхности, понимая, что так только сломаю их, раскрошу себе кости, но не освобожусь. Замки тут что надо стоят. – Эй, кто-нибудь?! Слышите?! Откройте! Папа!!! – заорала так, что отложило уши и я, наконец, услышала звуки. Их было много. Всякие разные. Топот ног, голоса, чей-то кашель. А я только и могла что стучать и снова припадать к двери, прислушиваясь.

Дверь открылась спустя пять минут. Влетел отцовский безопасник с выпученными глазами. Кажется, тот самый, что меня сюда приволок. Самый доверенный, значит. На меня немо уставился.

– Что? – выдохнула я тихо.

– Это… Валерия Игнатьевна…

– Что, блядь?! – схватила его за грудки, тряхнула. Откуда только силы взялись. – Нууу?! Говори! – я могла бы оставить его в покое и броситься к отцу, но ужасно боялась. Однажды я так уже видела маму. Второй раз не выдержу, рехнусь. – Скажи, пожалуйста, скажи, что папа жив! Скажи!

Он отрывисто кивнул.

– Жив. В плечо ранен. Вызвали скорую. Только вас сказал не выпускать.

– Где он?! – ринулась я к двери, но горилище преградило мне путь.

– Нельзя Валерия Игнатьевна. Запрещено.

– Так иди за мной и охраняй, дебил! – рявкнула я на него, отодвигая этот шкаф в сторону. Неудивительно, что убийца рядом был. Таких дятлов не обвести вокруг пальца – даже стыдно было бы.

И тут я остановилась, как вкопанная, к охраннику повернулась.

– Шамиль. Он сказал, его человек рядом всегда. То есть, наблюдает…. Или как? – эти вопросы, конечно же, не были адресованы охраннику, но у того, похоже, в бортовом компе случилась ошибка и он завис.

– Эээ, чё?

– Шамиль, сука. И я тоже идиотка! Ведь знала же! Он сам сказал! А я внимания не обратила, забыла! Я же могла папу предупредить! – бросилась в комнату отца, где его окружило целое стадо охраны. Стадо, которое должно было беречь, как зеницу ока. Никчемные мордовороты, им только в клубах алкашей вышвыривать. – Разошлись! – к кровати подбежала, аптечку из рук одного из местных «лекарей» вырвала. – Скорую поторопите! Скажите, что к Королю едут!

– Уже всех предупредили, Валерия Игнатьевна, – отозвался кто-то, а я бросила обеспокоенный взгляд на отца. Он был без сознания. Нехороший знак.

Рядом тело чьё-то лежит или мне показалось? Отвлеклась на секунду от отца, на мужика на полу взглянула.

– Это охранник же его, да? Один из вас?

– Он и стрелял в Игната Иваныча. Вы простите нас, проморгали. Давно он среди нас, никто бы не подумал, что предатель, – поясняет всё тот же голос, а я взгляда от мужика оторвать не могу. Как его накрывают пледом. Я видела его рядом с отцом. Вблизи.

Всё время рядом… Ах ты ж тварь, Шамиль. Ах ты ж паскуда.

– Он… Кто его подстрелил? – спрашиваю, поворачиваясь к отцу, начинаю разрезать ножницами рукав пропитавшейся кровью рубашки. – Нашатырь достаньте!

– Так сам Игнат Иваныч и пристрелил. Вовремя, видать, понял, что к чему.

Качаю головой, еле сдерживая мат, рвущийся с губ.

– А вы ему зачем тогда? Если он сам себя защищает?! – на этот вопрос мудозвоны мне не отвечают. Стоят, склонив дурные бошки.

Я привожу отца в чувство, тот стонет от боли, морщится.

– Сказал же, не выпускать…

– Пап, уймись, а, – начинаем перепалку, а на улице уже слышна сирена кареты скорой помощи.

ГЛАВА 22

– Где ты, падаль?! – ору в трубку, зверски растирая мокрым полотенцем кожу. Я уже отмылась от крови, но осталось стойкое ощущение, что она всё ещё на мне.

Мне не противно, нет. Это кровь моего отца. Мне больно. От того, что какой-то мудак однажды решил забрать у меня мою мамочку, а второй мудак решил забрать отца. Мы с Королём не тянем на премию «лучшие отношения отца и дочери», но мы всё ещё родные. Семья. Пусть вот такая вот, неполная, поломанная, но семья.

Я реву. Немо, зло, глотая слёзы и выплёскивая всё в ярость, что бурлит во мне, как в котле. Я хочу крови. Только не отцовской, а Шамиля. Истыкать его ножом и смотреть, как эта сволочь валяется в красной луже.